Мама и ее кошка, 1944.

Мать фотографа Джеймса Фридмана, как и большинство матерей, была для своего сына загадкой. Она была замечательной и при этом сложной. Она поддерживала его увлечение фотографией и стала одним из первых объектов фотосъемки, когда Фридману было всего девять лет. Но у нее были сложные отношения с собственной матерью, и она не была ни экспансивной, ни чрезмерно любящей. Фридман не помнит, чтобы она его хоть раз поцеловала в детстве.

Дороти Гилберт Фридман на протяжении 47 лет курила, начав, когда ей было 11 лет, и продолжая всю свою жизнь. Множество ее фотографий, сделанных сыном, вошли в проект под названием «1 029 398 Cigarettes» — по примерному количеству сигарет, которые она выкурила, пока не попала в больницу и не умерла от эмфиземы.

1960.

1964.

Мама и я, 1971.

Фридман так никогда и не узнает, почему она согласилась, но ему кажется, что мать сделала это ради него, а не для себя. Несмотря на готовность участвовать в фотопроекте, Дороти никогда не просила сына показать ей снимки. «Думаю, фотографии, сделанные во время ее последней болезни, были прощальным подарком мне от матери», — говорит Джеймс.

1975

Мама, 1979.

Дороти Фридман не из тех, кто спокойно сидит, дожидаясь, когда сработает затвор фотоаппарата. Как говорит ее сын, она стеснялась объектива. Тем не менее она соглашалась помогать ему. Со временем она стала чувствовать себя в кадре более комфортно, а Джеймс узнавал больше о женщине, которая его вырастила. «Она щедро дарила мне свое время, наряжаясь в свои великолепные платья и позируя так, как я просил», — рассказывает фотограф.

Мама и ее последний кот, Мистер Катц, 1984.

1989.

«Женщина, которая не любила фотографироваться и которая всегда была ухоженной и опрятной, разрешила мне снять ее в грубых, местами неприятных обстоятельствах, несмотря на медицинские процедуры и боль, среди которых нет места лести и тщеславию», — вспоминает фотограф.

Мама, 1990.

Когда Дороти болела, сын навещал ее. В последние восемь месяцев ее жизни он приходил к матери каждый день либо в дом престарелых, либо в больницу. Как всегда, она позволяла ему себя сфотографировать.

Я целую маму, 1990.

Но еще эти фотографии, хотел он того или нет, стали подарком фотографа умирающей матери. В конце каждого его визита в больницу, впервые за все время, проведенное вместе, Джеймс Фридман и Дороти Гилберт Фридман целовали друг друга на прощание. Он снял один из этих поцелуев и сохранил фотографию. Через несколько часов после того, как был сделан этот снимок, Дороти не стало.