Это сейчас я мечтаю о чём-то предвыспренном типа конца экзистенциального ужаса или вселенской любви. В детстве всё было конкретней – я мечтала пнуть соседского гуся.

Этот кусок жирной тушёнки расхаживал по двору, как живой, но я точно знала, что он притворяется. Стоило подойти к калитке и дернуть замок, чтоб позвать Анфиску гулять, как этот хтонический сгусток ужаса расщеперивал свои крылья – и с шипением кидался мне под ноги. Приходилось лезть на забор, разрывая жопу на лоскуты, падать с обратной стороны – и скрываться в полях. А потом, сидя на черешневом дереве, бесконечно проматывать в голове альтернативный сюжет.

Вот Брундуляк несется, оскалив клюв, прямо под ноги маленькому Бибигону, но тот выставляет сабельку и со всей дури бьет тупорылое существо по его мерзкой башке.

На одной из черешен я основала церковь второго пришествия Бибигона. Антихристом у меня считалась Сельма Лагерлёф, убеждавшая детей в том, что гуси – милейшие существа, куда-то там дотащившие Нильса. В Чистилище, куда. В жерло огненной горы.

Вы скажете, что в моей религии есть неточности. Мол, мы тут учёные и Чуковскому тоже всё детство молились. Мол, Брундуляк – это и не гусь вовсе, а индюк с гораздо более мерзким рылом. Вот что я вам отвечу, господа представители конфессий. Индюк – это такой же гусь, только с мошонкой на рыле. И павлин — тоже гусь, только с веером в жопе. Все беды человечества – от разнообразия гусей, которые шипят на всех подряд без разбору и некому пнуть их по наглым харям.

Месяц я ходила к Анфиске, наблюдая гуся через забор и разрабатывая голосовые связки.

– Анфиииииска – орала я зычно, претендуя на карьеру пароходного гудка. Унижение – то ещё.

Анфиска выбегала из хаты, открывала опасную калитку и начинала не понимать мой священный ужас перед нечистой силой двора. Честно говоря, я начинала догадываться, что гусь украл её душу.

Проповедуя черешне, я всё дальше уходила в свою религию, придумывая всё новые и новые главы моей антигусиной библии. Вот гомельский гуселов сделал себе дудку и увел всех гусей под воду. Вот храбрый магнуст перегрыз главному гусю шею – и второстепенные гуси покинули джунгли. Вот огромный питон загипнотизировал всех гусей – да и сожрал их на глазах у пантеры. Но главный стих этого апокрифа не выходил у меня из головы. Я должна была пнуть чертову птицу в лицо.

Через неделю мы уехали во Львов, где мне сильно досталось от братьев. Это был мощный тимбилдинг, потому что когда ты защищаешься от двух переростков-опёздолов, проблемы с гусями отходят на второй план. Вернулась в деревню сияющим Бибигоном, готовым к гусиному Армагеддону.

Тропа, поле, калитка, гузло Анфиски, торчащее из грядок. Чего-то не хватает, чувствую.

– А где гуси-то – спрашиваю?
– Та пожрали на свадьбу – говорит.

Вот так вот. Вот такой финал. Труп врага самым метафорическим образом проплыл по моей реке, как и обещал древний китайский старец, некстати попавшийся мне среди детских книжек.

Я отошла к забору – и горько заплакала, осознав всю силу незакрытого гештальта. С небес хмыкнул Вертгеймер, в груди что-то сдавило – и замерло навсегда. Этим же вечером я полезла на черешню и основала там церковь преследователей Лао Цзы. Прошло уже тридцать лет – а я до сих пор мечтаю пнуть ему в морду. Труп врага, мать твою, просто подожди. А дальше-то что делать, ты не подумал?

Заведёте гуся – назовите его Лао Цзы, пожалуйста. Вам всё равно, а у меня к нему дельце.

© Alena Chornobay