Пока большинство людей уезжают из деревни в мегаполисы, другие решаются на обратный маневр. И сталкиваются с препятствиями. Так, преподаватель истории Малика не понимает вопросы учеников из маленького села Цмур: они говорят на лезгинском языке, правда, потом спохватываются и сами себя переводят на русский. А географа Александра, исповедующего протестантизм, родители подопечных из российской глубинки, не разобравшись, обвинили в организации сатанинских обрядов. О педагогах, отважившихся на побег из города, рассказываем в День учителя.

Александр Родионов, учитель географии в селе Нижний Шибряй Тамбовской области

Физически не могу жить в городе — пробовал, но не вижу смысла. Нет радости, удовольствия. А в деревне — наоборот, воля. Я родился в селе Жемчужино (сейчас Алаторка), поступил в МГУ на социологический факультет. Восемь лет провел в столице, занимался с трудными подростками в центре «Дети улиц».

С будущей женой познакомился во время учебы. После аспирантуры примерно полгода снимали квартиру — самый ужасный период моей жизни. Не понимал, зачем я в Москве. Много работал на компьютере, но не хватало физического труда. Сейчас приезжаю из школы, завожу трактор или пилю дрова. А тогда радовался, если ломалась машина: есть повод податься в гараж к мужикам крутить гайки. Понял — больше так не могу. И мы перебрались в деревню.

Я всегда знал, что вернусь домой, мы с женой обсуждали это до свадьбы. Она работала бизнес-аналитиком. Ушла в декрет, и мы уехали. В марте 2016-го родился наш первый сын. В Жемчужино сейчас одни старики и две-три семьи с детьми. У нас обычный деревенский дом, построил мой дедушка. Печка, туалет на улице. Правда, горячую воду провели. Я умею жить в таких условиях, жена тоже не жалуется: она из глубинки, выросла в Липецкой области.

Учителем я себя не видел, хотя мне часто говорили: «Ты так интересно рассказываешь, тебе нужно преподавать». В попутке из Тамбова до Москвы познакомился с двумя девушками — участницами программы «Учитель для России». Шесть часов они расписывали, как это здорово и весело. Примерно через год я подал заявку в проект, а в соседнем селе Нижний Шибряй открылась вакансия преподавателя географии.

До этого я знал только одну школу — ту, где сам учился. Оказалось, в Нижнем Шибряе во много раз лучше. Учителя не орали на детей и не обзывали. Понял — можно работать. По-моему, первые уроки проходили ужасно. Я зубрил материал наизусть и читал лекцию весь урок. Теперь думаю: «Бедные дети». Слушать кого-то сорок минут подряд — не очень-то просто.

Всего у нас в районе 500 учеников на тринадцать школ. В моей примерно сто шестьдесят, в классах по 15-20 человек — это немало.

Бывают проблемные ребята, но неприятные моменты связаны в основном со взрослыми. Как-то позвонил отец ученика. Доказывал, что я кричу на детей. Выяснилось, что ору не я, но его это не смутило: «А ты их тупыми называешь». Это продолжалось полтора часа. В итоге с ним связался завуч, так он и ему сказал: «Будьте в школе, сейчас приеду бить». Но обошлось миром.

Помню, несколько педагогов настраивали против меня родителей: уверяли их, что я сатанист. Вот так сюрприз! Я пришел на собрание, и началось шоу. Выступала одна мама. Распечатала фотографию, где я в капюшоне, раздала всем и говорит: «Это снимок сделан во время обряда». Запустила письмо с требованием меня уволить, его подписали семеро. Родители потом разобрались, извинялись. Дело в том, что я протестант, и не все понимают, что это значит.

Основная часть зарплаты уходит на бензин и запчасти для машины, но для меня школа — стимул интеллектуального развития. То, что я получаю, — около 20 процентов семейного бюджета. Но у нас хозяйство. У отца 400 баранов, помогаю ему на сенокосе. Есть козы, куры, пасека. Год назад я купил лесопилку.

Хочется развивать школу, где работаю, деревню, где живу. И пока мне нравится, как все складывается.

Малика Ахмедова, учитель истории и начальных классов в селе Цмур (Дагестан)

Я из Махачкалы. В университете писала диплом про учителей, которые приезжали в села Дагестана, где было только религиозное образование, а дети не говорили на русском. И я думала: «Невероятный шаг, круто бы мне самой в таком поучаствовать. Образ жизни кочевого педагога — это же так интересно!»

Я была в курсе, что есть «Земский учитель», но эта программа предполагает пять лет работы в одном месте — на такое я не готова. В 2017-м узнала о проекте «Учитель для России» и на два года уехала в село Новорусаново в Тамбовской области. Снимала комнату у местной бабы Гали. У нее нормальная ванная комната и стиральная машина — редкость для деревни. Дети пенсионерки позаботились. Баба Галя приняла меня как родную дочь, одна в сельском доме я бы с трудом справилась. Конечно, за продуктами ездили в ближайший маленький городок: в Новорусаново всего один магазин со скудным ассортиментом. От недостатка общения не страдала, много бродила по лесу, думала.

Примерно треть учеников — цыгане. В школу заглядывали, как говорили другие педагоги, пообедать. Плохо учились, оставались несколько раз на второй год. Но я для них стала значимым взрослым. Ходили ко мне на «внеурочку» — танцевальные, театральные занятия. Хотя обычно цыганские подростки рвутся домой пораньше, им надо переделать миллион дел по хозяйству, присмотреть за младшими. После уроков они сидели у меня в кабинете, задавали вопросы.

Расставались сложно. Никогда не видела, чтобы столько детей одновременно плакали. Тяжелая картина, я не ожидала — мы много раз обсуждали, что это мой последний год в деревне.

Еще там жили старообрядцы. Их дети приходили в школу, но не числились в общей базе данных: в бумажном журнале значились, а в электронном — нет. Их родители против того, чтобы оформлять паспорт. Даже если ученик прекрасно знал предмет, мы не могли отправить его на олимпиаду. Опять же — аттестат. Пытались говорить с матерями и отцами: «Если вы против светского образования, почему он ходит в школу? А если не против, почему не сделать все правильно?» Но те остались непоколебимы.

В театральном кружке я вела занятия по раскрытию творческого потенциала. Одна мама сказала сыну, что я подозрительно счастливая и программа у меня странная, поэтому я, наверное, американский шпион.

Год я занималась собственными проектами, а в этом августе перебралась в горное село. Здесь прекрасно оборудованная школа, многоквартирный дом для педагогов — меценаты построили, хотели помочь родному краю. Они же и пригласили меня на работу.

Как ни странно, проще было в тамбовской деревне. В Цмуре я многого не понимаю — хотя природа вокруг невероятная и люди дружелюбные. В Новорусаново всех интересовало, кто я и откуда: «Дагестанка приехала». А здесь уже не дагестанка, а даргинка (одна из народностей Кавказа. — Прим. ред.). В республике несколько десятков национальностей, у каждой свои особенности. Мы, например, очень мало говорим на даргинском, а здесь на педсоветах и линейках в ходу лезгинский. Русский понимают все, но дети сначала задают вопрос, потом «Ой!» — и начинают переводить. Не моя среда, хотя интересно в это окунуться, с радостью учу язык. Много формальностей в общении — к примеру, с людьми разного возраста нужно по-разному поздороваться.

Одиноко не бывает. Со мной живут братья — шестиклассник и девятиклассник. Всего у нас в семье пятеро детей, я старшая. Младшие раньше учились в большой школе, а сейчас у одного в классе три человека, у другого — пять. Для них это интересный опыт.

Знаете, мне кажется, работа в сельской школе более осмысленная. А в городе и без меня справятся.

Андрей Щепков, учитель истории, обществознания и географии в поселке Демьян Бедный Тамбовской области

Я из Москвы. Заканчивал магистратуру РГПУ имени Герцена, хотел преподавать, нашел программу «Учитель для России». Участники выходят на работу в школы со сложным социальным контекстом, низким уровнем академической успеваемости. Цель — побороть неравенство в образовании. Для меня это был вызов самому себе. Так в 2019-м я оказался в поселке Демьян Бедный Тамбовской области.

Здесь всего, по разным подсчетам, 600-700 человек, в школе — меньше 50 учеников. В самом малочисленном классе — восьмом — только двое. Я живу в деревенском доме, до работы полминуты. Туалет на улице, зато есть газ, свет, даже горячая вода. Не самые тяжелые условия: в соседнем селе участник проекта с ведрами ходил к колонке. Ближайший город Жерлевка — в сорока километрах, Борисоглебск — в шестидесяти.

Обзавелся машиной, теперь легче, а так с транспортной доступностью сложно, с интернетом тоже.

В деревне непросто стать своим. По определению ты городской, чужак. Меня приняли в штыки — с опаской и недоверием. На первом же занятии послали далеко и надолго. Задали вопрос, в переводе с матерного звучит так: «Ты зачем сюда явился?» Приблизительно полгода отношения с учениками складывались очень тяжело. Готовлюсь к уроку, думаю, поделюсь новыми знаниями. А им неинтересно. В такой момент важно сказать себе: «Что ж, не все сразу, по чуть-чуть». Я общаюсь с психологом — себя надо беречь.

Еще одна проблема: для половины учеников русский — не родной. Они курды, попали сюда, насколько знаю, из Киргизии. Я работаю со средним звеном, дети уже адаптировались. Но в первом классе некоторые знают всего несколько слов. К четвертому лучше. И все равно — не носители языка сначала переводят в голове. Из-за этого и задержка.

Ребята ко мне приходят в гости — обычная история. Иногда просят дополнительно позаниматься. Или просто играем в настольные игры, катаемся на велосипедах. Хозяйства у меня нет, ученики порой передают овощи, яйца, молоко. Дети не дают соскучиться. Их очень много в моей жизни — иногда даже слишком.

Зарплаты сельского педагога не хватает. У меня стипендия от программы «Учитель для России». На подработки нет времени: 21 уникальный урок в неделю, постоянное общение с детьми и еще собственное обучение. Иду по селу, со всеми здороваюсь, хотя со многими не знаком. Но меня знает каждый. Из досуговых учреждений здесь клуб — открыт два раза в неделю, библиотека заперта почти всегда. В окрестностях — лесопосадка, пруд, ребята там рыбу ловят. А так кругом поля. В ноябре тоскливо: снега нет, одна черная земля, промозгло. Когда грустно, говорю себе: «Кажется, пора уезжать из деревни». Если совсем уж тяжело, срываюсь посреди недели, после уроков. На следующий день возвращаюсь.

Близкие и друзья приняли мой шаг нормально, я же до этого учился и в Питере. Сказал им, что перебираюсь на Тамбовщину работать. Отвечают: «Ну ладно, чуть поближе стал».

Мне 500 километров до дома: восемь часов на машине — и на месте. Кроме того, приятели навещают. Сейчас работа в селе для меня — развивающая история. Потом можно посмотреть и в другую сторону. В Липецкой области, к примеру, в нескольких школах убрали отметочную систему, будет интересно попробовать там. Или вернуться в Москву.