Было тепло и солнечно. Лето баловало Крайний Север короткими, как мысли у страуса, деньками. На дворе шел 1985-й год и каникулы заканчивались совершенно нерезультативно. Скоро уже конец августа, впереди маячил пятый класс, а совсем впереди, еще шесть лет. Поэтому настроение было хреново-паскудное и вдали виделись только гнилые перспективы промышленных масштабов. Поэтому мы с Вадиком сидели на перилах подъезда и предавались сугубо интеллектуальному занятию — лузгали семечки, плевали вниз и наблюдали, как под легким ветерком, шелуха, изменяя траекторию полета, уносилась в сторону маленькими, черно-белыми корабликами.

— Блин! – ругнулся в сердцах Вадик.
– И не говори, – поддержал я его.
— Чего не «говори»? – Вадик элегантно выгнулся лицом, мгновенно доказав, что при желании, даже усредненный человек может заставить обезьяну плакать от зависти. – Мне шелуха в глаз попала!
— Аааа, тогда действительно, «блин».

Мы опять замолчали похрустывая детьми подсолнечника.

— Я вчера книгу прочитал,- Удивил многозначительную тишину Вадик, — Там про войну, фрицев и собаку. Там такие фрицы в лес оппа, а тут такие наши! Наши фрицев нанысь, и фрицы тоже стреляют! А наш, такой, один, собаку раньше научил, привязал к ней динамит, и собака побежала к Самому Главному Фрицу, и взорвала его!
— Погоди, так собака же погибнет от взрыва!
— Ну да, она там и погибла. Он еще потом сильно скучал по ней.
— А потом, что? Он новую собаку завел? И тоже взорвал? А потом новую? – что то эта военно-кинологическая мозаика никак не хотела укладываться в моей маленькой голове.
— Да отстань ты, не знаю! – Вадик был раздражен моей тупостью. Сказано тебе – Собака герой, фриц козел, а ты дебил.
На «дебила» я даже не обиделся, потому, что вчера Вадя не обиделся на «жопорукого гамадрила». А я всегда плачу добром за добро.

И опять настала тишина прерываемая робким хрустом семечек.

— А давай…? – идея разнообразить остатки каникул пришла в головы одновременно.
— Значит так! – корча из себя невлупенного режиссера, распределял роли Вадик. Я буду нашим. Ты будешь фрицем. А собаку – поймаем.
— Погоди, товарищ красноармеец, — прервал я творческую бурю товарища. Ты, значит, за красных, а я, по твоему, за фрицев?!
— Моя идея, я книгу читал. Поэтому я и командую! – вполне резонно оппонировал Вадим.

Вроде роли были распределены, осталось дело за малым. Реквизитом и главным героем событий – собакой. После непродолжительной и плодотворной дискуссии, мы решили, что взрывчатку на собаке сделаем из мешков с песком, а собаку поймаем на улице, ибо их там водилось, как клопов в Вадином диване.

И сразу же возникла первая трудность. Мешочков не было.

— Идея! – сверкнул очами Вадик, а я в первый раз заподозрил нехорошее. Потому, что когда Вадик начинает сверкать очами, как тамада на грузинской свадьбе, то обычно это заканчивается грандиозными по размеру и наполнению, клизмами.

Идея заключалась в том, что бы дома взять мамин шелковый халат, который ей привез брат из самой заграницы и сделать из него мешочки. Я, было, хотел возразить, зная, что этот халат его мама надевала только по праздникам, но видение прекрасных мешочков напрочь затмило мои возражения и, до кучи, инстинкт самосохранения.

… То, что портные из нас как из зебры баян, мы поняли еще на стадии раскройки халата и во время прекратили это занятие.
— А давай его завяжем вот так и вот так, а вовнутрь песка насыплем? – блеснул конструктивным выхлопом Вадик.

Идея оказалась неплохая. Рукава, завязанные в узлы на уровне манжет и наполненные песком, очень грамотно напоминали мешки с динамитом. Правда, весь брутальный вид взрывчатки портили распустившиеся розочки на черном фоне, но после некоторых споров мы пришли к мнению, что это такая специальная раскраска, что бы в цветущем поле фрицы не заподозрили неладное. Слово «камуфляж» мы тогда еще не знали.

Взрывчатка была готова, дело оставалось за малым, найти четвероногого патриота, нагрузить его халатом с песком и отправить на подвиг.

К нашему изумлению желающих почетно взорваться смертью храбрых во дворе не наблюдалось. Странно дело! В обычное время на улице было собак, как людей в очереди за водкой, а в этот раз даже самый тупорылый собак — Кривошлеп и тот, что то заподозрил своим нестерпимо куцым умишком, спрятав свое блохастое тело где то вне поля нашего влияния. Да, «Кривошлеп», это была кличка самой брехливой дворняги, которая бегала как то боком, будто вот-вот задний мост отвалиться и имела среди нас репутацию не очень дружелюбного животного.

В итоге мы поймали какую-то истерично дергавшуюся, бородатую помесь скунса и велосипеда. Нагрузив на нее взрывчатку мы сразу поняли, из этого героя не выйдет. Мало того, что рукава халата набитые песком касались земли, так она еще, наверняка от неожиданной кинороли, обосралась вонюче. Мы еле-еле успели сдёрнуть опасную поклажу, так, что халат остался не запачканным.

И тут нам повезло. Не, нам реально повезло, потому, как из-за угла, меланхолично потрясывая огроменной башкой и подслеповато взирая на мир, на нас вышел сенбернар Кирюша. Кирюша был огромен, колтунист и трясуч. Его знал весь двор, как на редкость спокойного и миролюбивого пса. Кирюша бы толерантен. Он был толерантен к детям, которые катались на нем, держась за уши. Он был толерантен к взрослым, которые не зная как ласково погладить такого огромного пса, нежно постукивали его ладошкой промеж ушей. Кирюша был толерантен даже к комарам, которые нервной и пищащей толпой ходили за ним, но так и ни разу и не смогли прокусить Кирюшину шкуру.

И точно так же толерантно Кирюша принял предложение сыграть главную роль. Он терпеливо стоя и ждал, пока мы на него прикрепим взрывчатку.

Шедевр получился, еще тот, как с картин Пикассо! Огромного размера псина, одетая в игривый, шелковый халат, по бокам которой свисают колбаски рукавов набитые песком, а из под всего этого, торчит рыжая, свалявшаяся шерсть и задумчивое, сенбернарье лицо. Да Конан Дойл, увидя Кирюшу, позорно утопил бы в болоте свою собаку Баскервилей еще в первой же главе!

Все шло к кульминации. Из за угла дома нагло ржал поганый фриц (я), ему в лицо бесстрашно ухмылялся смелый солдат (Вадик). Вот-вот должно было случиться взрывание подлого фашиста и ликование нашего бойца.

Но, что то начало стопорится. Кирюша никак не хотел, не то, что стремительно бежать ко мне и геройски погибать, как того предписывал сценарий, Кирюша вообще впал в философский ступор организма, и даже двигаться не хотел.

— Ну, Кирюша, ну пожалуйста, ну беги к Сереге! – исчерпав все культурные маты, расстроенный красноармеец, пихал ногой эту адскую машину.

Кирюша только укоризненно покачивал своей кастрюлей-головой и мычал что то нежно-романтическое.

И тут из за угла, за которым я прятался, прямо из за моей спины, во двор шагнул мужик. Шагнул смело и счастливо, поскольку в сегодняшний, особо удачный день, он где то отхватил палку колбасы, которую нес в кожаном портфеле. Часть колбасы в портфель не влезла, и нагло выглядывала наружу, как бы вместе с хозяином радуясь его удаче.

… Кирюше было все пофиг в этой жизни. Кроме колбасы. Уже никто не помнит, где, когда, и главное кто, первый и последний раз угостил молчаливого Кирюшу резко дефицитным в те времена продуктом – копченой колбасой. И попробовав ее всего раз, Кирюша запомнил этот вкус и запах на всю жизнь. За колбасу он был готов не то, что смело шагнуть на фрица с взрывчаткой, была бы команда, он бы и медведю в берлогу не колеблясь насрал!

… Как буд то щелкнул тумблер. До этого, недвижимая и неподъемная скотина Кирюша шевельнул дыхательными дырками, открыл глаза, шаркнул лапой и внезапно стартанул с места в направлении мужика.

Вадик, который до этого не поднимая головы, пинал Кирюшу, понял, что наконец то кино получается, радостно заорал, что то боевое, типа «Смерть фашистам!» и поднял голову.

После этого произошло несколько быстрых событий. Я, поняв, что сейчас будет, рванул в подъезд. Вадик, еще не догнавши перспектив, но привыкши мне доверять, ломанулся в противоположную сторону. На арене остались двое – мужик, открывший рот в немом крике и Кирюша, который с решимостью сумасшедшего паровоза пер на мужика. Точнее на его портфель. Человек, видимо прожив свои пятьдесят лет, еще никогда не видел сенбернара одетого в халат с розочками, хотя и посещал зоопарк каждый отпуск.
А Кирюша, радостно улыбаясь как мог, помогал себе ногами обрести колбасное счастье и с тяжелым кряхтением, стремительно приближался к источнику запаха.

Зря мужик захотел убежать, ох зря. Он уже развернулся по направлению к своему спасению, как вектор его убегания пересёкся с вектором Кирюшиного догоняния. Кирюша, не обладавший соколиным зрением, не успел во время заметить, как мужик повернувшись к нему задом инстинктивно прижал портфель с колбасой к животу. И как раз на пересечении двух судеб, мужик почувствовал, как ему, в отсиженные на рабочем стуле зад, врезается чугунная голова Кирюши. Еще метра два он умудрился проехать на собачей спине, после чего соскользнул и плавно приземлился в летнюю пыль, раскидав руки, будто возжелая обнять землю.

Ни до, ни наверняка после Кирюша не получал такого подарка! Портфель отлетел в сторону и радостно улыбающийся Кирюша элегантно, одним вздохом, высосал из него колбасу.

И на этом можно было бы закончить, но было бы нечестно не сказать, что пока этот троглодит улыбаясь и блаженно щурясь, наворачивал колбаску, к месту событий подошла мама Вадика. Она шла с работы и не желала сюрпризов. Поэтому ей вдвойне было приятно увидеть свой халат на грязном Кирюше.

После этого Вадик еще неделю осторожно почесывал свою задницу и сетовал, что надо было брать батины семейные трусы. Они и удобнее для песка, и их у бати много. Я соглашался и говорил, что в следующий раз именно так и сделаем.