— Александр Владимирович, ваш коллега, режиссёр Евгений Барханов, с которым у нас полгода назад получился очень обстоятельный и интересный разговор, рассказал мне, что, несмотря на пандемию, ваша работа не только продолжается, но и приносит заметные результаты. Как я понял, вам удалось прояснить судьбу одного из пропавших без вести…

— Да. Я занимаюсь поиском пропавших без в Афганистане больше 12 лет, поэтому в определённых кругах моё имя известно. Кроме того, мой друг Евгений Барханов, который сам воевал и был контужен в Афганистане, ведёт активную работу в соцсетях, публикуя различные материалы о наших поисках. И вот сложными путями (я бы не хотел вдаваться в детали) на меня вышел человек из дальнего зарубежья.

— Если не ошибаюсь, из Канады.

— Да. Он сказал, что у него есть фотография, которую ему передал один западный журналист, сделавший её в 1980 году во время командировки в Афганистан. Как я понял, автора снимка уже нет в живых. И этот, можно сказать, посредник нам его переслал. Кроме того, этот человек передал пояснения от того журналиста, насколько смог их запомнить.

На тот момент прошло ещё совсем немного времени с момента ввода советских войск, и мало кто ещё из журналистов имел возможность работать непосредственно на месте событий, и, понятно, он был, так сказать, на стороне моджахедов.

Снимок был сделан в афганской провинции Каписа, это недалеко от Кабула и нашей основной авиабазы Баграм. Моджахеды похвалились репортёру, что буквально накануне они расстреляли советского солдата, и показали место, где закопали его. Более того, специально для журналиста они его раскопали. Как нам передали, журналист был настолько шокирован увиденным, что смог сделать только один снимок и ушёл.

— То есть на фотографии, которая попала к вам, запечатлён труп советского солдата, который по документам все эти годы числится у нас как пропавший без вести?

— Да. Мы отдали снимок в фотоцентр, сделали профессиональное сканирование с максимально возможным разрешением, и я, как член Межведомственной комиссии при президенте Российской Федерации по военнопленным, интернированным и пропавшим без вести, официально обратился к судмедэксперту. Мы ему передали эту фотографию и ещё несколько других.

— Это были фотографии тех солдат, кто мог быть запечатлён на том снимке?

— Да. По году, по месту событий я подобрал порядка 7—10 фотографий, чтобы эксперт методом сравнения произвёл опознание.

У нас была версия, кто мог быть на снимке, но в итоге эксперт пришёл к выводу, что там другой человек, это Николай Филиппов, который родился в Миассе (Челябинская область) в 1960 году. В Афганистане на момент исчезновения, 14 апреля 1980 года, он успел несколько месяцев прослужить водителем.

— На фотографии видно его лицо?

— Да, ракурс, правда, не очень удачный — со стороны ног, но схем распознавания личности сейчас много, и они хорошо отработаны. В итоге нам выдали заключение, что с большой долей вероятности это именно Филиппов. С учётом того, что мы знаем, в каком подразделении он служил, где оно базировалось, я тоже пришёл к выводу, что это он.

— При этом, насколько я знаю, имя нашего военнослужащего вы какое-то время не афишировали.

— Да, мы решили найти родственников Филиппова и сначала оповестить их, чтобы они узнали обо всём не от СМИ, а от нас. Его очень долго дожидалась мама, но она 1929 года рождения и, видимо, уже не жива. Мы знали, что у него был младший брат 1966 года рождения, стали искать его. И через соцсети, и по своим каналам. В итоге с помощью друзей мы выяснили, что брат уже умер. Но есть его вдова, дети, причём старший сын был назван в честь пропавшего без вести Николая. 

— Как они отреагировали?

• Александр Лаврентьев

— За годы моей работы мы не первого человека вот так опознаём. Когда извещаем родных, это всегда крайне эмоциональное событие…

Я когда позвонил вдове брата, там были просто непередаваемые эмоции. Как я понял, у них была хорошая семья, дружная, потому что она даже свекровь свою в разговоре со мной только мамой называла. Они вдвоём в 1989 году даже ездили в Москву, где тогда собирали родственников пропавших без вести.

После этого разговора мне позвонил её сын, тот самый Николай, племянник Филиппова. Говорит, что пришёл домой, видит, что мама сидит ревёт, ни слова сказать не может. Хорошо с ним пообщались. Надеюсь, что мы скоро съездим туда, передадим им акт экспертизы, саму фотографию. Это принадлежит им по праву.

— При каких обстоятельствах Филиппов попал в плен?

— К сожалению, на этот счёт до сих пор нет никакой информации. Он служил в 1003-м отдельном батальоне материального обеспечения, который дислоцировался в Баграме. Мы даже в соцсетях бросали клич, пытались найти тех, кто может что-то знать по этому поводу, но никаких результатов — всё-таки с тех пор прошло 40 лет. Единственное, что мы знаем, — это то, что он был захвачен где-то около Баграма. Об этом моджахеды рассказали тому журналисту. 

— Получается, что больше никакой информации нет и, допустим, найти то место, где могут быть останки Филиппова, невозможно?

— Не совсем так. Я попросил своего помощника, афганца из Кабула, как-то помочь с информацией, он постарался и вышел на одного из моджахедов, который участвовал в захвате Филиппова.

Он через посредников подтвердил, что такой случай был. Но узнать больше деталей не удалось.

Хоть это и недалеко от Кабула, но большая часть территории страны правительством ведь не контролируется, постоянно идут стычки, боестолкновения, и как раз в тот момент в этом районе началась очередная операция афганских войск, поэтому все разбежались по горам и связь с ним прервалась.

— Но если его всё-таки удастся отыскать, он сможет показать и место захоронения?

— Думаю, да. В любом случае он подтвердил рассказ журналиста, так что это вполне достоверная история.

— Правда ли, что в первые годы войны в Афганистане у попавших в плен советских солдат шансов выжить было немного, но с годами эта ситуация поменялась?

— Да, такая тенденция была, но она не является какой-то общей. Всё зависело от конкретного командира. Некоторые убивали сразу, а другие, например легендарный Ахмад Шах Масуд, даже наказывал командиров своих отрядов за убийство пленных советских солдат.

Я лично встречался с одним из полевых командиров, который на мой вопрос сказал, что пленных они захватывали, но живых нет — всех убивали. После этого он сразу развернулся и ушёл.

Уже позже афганцы (думаю, не без подсказки американцев) поняли, что это такой своеобразный «товар». Одновременно и наши осознали, что надо не просто искать пропавших сразу после исчезновения, но и пытаться вытаскивать ребят непосредственно из плена. Деньгами афганцы, как правило, не брали, потому что у наших долларов не было, но зато принимали продукты, одежду. Некоторые офицеры — без фамилий — признавались мне, что и боеприпасы приходилось отдавать, чтобы освободить кого-то.

— Были, наверное, и обмены пленными?

— Да, такой способ освобождения был самым распространённым. Мы отдавали по 20—30 человек за одного нашего, даже за тело убитого солдата могли отдать живых моджахедов.

— В общей сложности в плен угодили сотни советских военнослужащих. По каким причинам чаще всего это происходило?

— Разные причины. Это бывало и по итогам боя, когда, допустим, приходилось временно отступать, кого-то недосчитались, а когда потом возвращались на место для поисков, то никого не находили. Но — не будем скрывать — нередко бывало, что попадали в плен из-за собственной глупости и недисциплинированности. Ведь поначалу не то что солдаты — даже многие офицеры не понимали реальной обстановки.

И газеты, и замполиты проповедовали, что мы идём оказывать интернациональную помощь, никто не знал и не ожидал, что будет такое резкое неприятие и отторжение со стороны местного населения.

Я знаю случай, когда из одного города в другой отправляли почтовую машину и с водителем был только старший прапорщик, вооружённый всего лишь пистолетом Макарова. Ну как объяснить такую беспечность? Или пошёл собрать яблочек, винограда, побежал в лавку — а его там берут. Одной из причин (и об этом тоже надо говорить) была дедовщина. Набили молодому по лицу, он побежал куда-нибудь в закоулок поплакаться — а там его уже ждут. Были и перебежчики на ту сторону, но их единицы.

— До идентификации Николая Филиппова считалось, что неизвестна судьба 264 советских военнослужащих…

— Эти цифры отчасти условны. Там были случаи, когда самого тела не было, но человек приказом командира был объявлен убитым. Так разумные командиры делали порой в отношении офицеров, чтобы их семьи сразу начали получать пенсию. Или другая ситуация: люди утонули при переправе через горную реку. Очевидно, что в полном снаряжении выплыть оттуда солдат не мог физически: течение очень сильное, камни. Был случай, когда перевернулся паром, и живые описывали мне в письмах, как видели, что тонут их товарищи, но сделать ничего не могли. Кому удавалось, проводил их как убитых. Было один-два случая эксгумации могил погибших уже после похорон, когда там или не было трупа, или был захоронен другой человек. Поэтому цифра эта условная, она была подсчитана в своё время для глав стран СНГ, чтобы хотя бы от чего-то можно было отталкиваться.

Так что после опознания Филиппова да, можно сказать, что остаётся невыясненной судьба 263 человек.

— Могут ли теперь его родные рассчитывать на какие-то государственные награды, которыми награждали других погибших в Афганистане?

— Это печальная для меня тема. Когда я ещё работал по этой теме вместе с Русланом Аушевым, который в своё время возглавлял Комитет по делам воинов-интернационалистов, у меня была огромная папка с перепиской по поводу награждений. Но от того же Минобороны ответ был всегда один: факт героического поступка не подтверждается документально, и вообще, процесс награждения за войну в Афганистане уже завершён. Хотя и тут бывают исключения. Например, в 2009 году Ильяс Дауди получил звание Героя России за проявленный в Афганистане героизм. Я с ним хорошо знаком, он действительно очень достойный человек, но тогда там подключились разные силы, включая главу Татарстана, других людей. 

— Получается, что сейчас уже не стоит ждать, что Филиппову воздадут какие-то почести…

— Думаю, что нет. Мы и раньше пытались добиться этого для других кандидатур, но ни разу не получилось.

— Как я понимаю, ваша активная работа не прекращается даже в период пандемии. Что у вас в планах, есть ли какие-то наработки по другим пропавшим без вести, которые могут привести к новым находкам?

— У нас есть хороший задел в Пакистане, но там нужно работать на месте.

— Вы имеете в виду тот лагерь Шамшату, о котором в интервью RT рассказывал Евгений Барханов, где до сих пор могут содержаться бывшие советские солдаты (в том числе лётчик Сергей Пантелюк, сбитый в 1987 году), которые по каким-то причинам не могут, но, возможно, хотели бы вернуться домой?

— Да. В том числе. Для наших поисков мы используем самых разных людей — и афганцев, и людей других национальностей, но значительная часть из них очень не хочет как-то «светиться». И я их прекрасно понимаю. Один из тех, кто мне помогал, недавно был осуждён на 20 лет за содействие талибам*.

Тем не менее мы очень надеемся пролить свет и на те два героических восстания советских военнопленных, имевшие место в Пакистане, о которых до сих пор очень мало что известно. Ну и, конечно, надеемся как-то добраться до наших в этом лагере беженцев Шамшату. Хотя я вполне допускаю, что, прожив там столько лет, они по менталитету превратились в афганцев и уже не думают о каком-то возвращении.

Помимо этого, конечно, очень бы хотелось достать останки Филиппова — если не самим, то хотя бы людей послать. Ещё «висит» пара вопросов, но вы сами видите, что творится в мире в связи с коронавирусом: ситуация абсолютно непредсказуема, поэтому всё это пока очень абстрактно.

— Если говорить о Шамшату, то этот лагерь ведь до сих пор хорошо охраняется людьми Гульбеддина Хекматияра, вы уже пытались, но не смогли туда попасть во время одной из прошлых командировок. Видимо, и после пандемии шансов на это не станет больше.

— Да, но на месте будет гораздо проще узнать что-то о наших солдатах там, об их жизни и судьбе, о том, чем им можно помочь. Мы же никого не собираемся тащить домой насильно. Пусть хотя бы просто скажет нам, что он хочет, — я поеду маме его скажу, что он живой. Это же главное, о чём они просят: узнать, жив или нет, а если живой, но не хочет домой, то дальше уже дело родственников, пусть сами разбираются.

— Чувствуется, что, несмотря на плен, в который вы попали в прошлом году в Афганистане, желания заниматься этой поисковой работой у вас точно меньше не стало.

— Да, тут есть целый комплекс причин. И чувство долга перед пропавшими ребятами, и какие-то наработанные контакты в Афганистане. Некоторые люди там стали настоящими друзьями, хочется с ними общаться. И, конечно, это и долг перед некоторыми матерями пропавших солдат, с которыми я уже как бы сроднился и которые до сих пор ждут вестей о своих детях.

Я просто не могу их бросить и перестать этим заниматься. Этим женщинам порой просто нужно выговориться, ведь то, что они пережили и переживают, невероятно тяжело. Вот проводила мать своего единственного сына и десятки лет задаёт себе вопрос, зачем она живёт на свете.

• Александр Лаврентьев

У большинства из них всё равно теплится надежда, что их дети живы, и мы здесь со своими постоянными изысканиями являемся как бы таким связующим звеном, которое даёт им силы, для того чтобы как-то жить дальше.

* «Талибан» — организация признана террористической по решению Верховного суда РФ от 14.02.2003.

источник