Разговор с летчиком-космонавтом, Героем России Федором Юрчихиным о ситуации в отечественной космической отрасли и о звездных перспективах — чужих и своих.

Каков запас конкурентоспособности у отечественной космической отрасли?

— Федор Николаевич, полет Crew Dragon позволил Трампу заявить, что США отныне «номер один» в космосе. Вас это не шокировало?
— Нисколько. Вне всякого сомнения, американцы — лидеры. У нас в последние годы принято было говорить, что они отстают от нас по пилотируемым программам, точнее, по средствам доставки экипажей на орбиту, но ведь ими одними космическая отрасль не ограничивается. Мы делали на них акцент только потому, что такие программы — то немногое, где мы еще оставались на плаву, а успехов по иным направлениям у нас особо не наблюдается. Давайте вспомним. Последняя марсианская программа 2011 года завершилась неудачей («Фобос-грунт» не покинул даже околоземную орбиту), хотя и было обещано повторить полет на Марс в следующие временные «окна» (через два-четыре года), но не повторили и пока не собираются.

Федор Юрчихин, летчик-космонавт, Герой России

Между тем американский марсоход Curiosity благополучно стартовал в том же 2011-м и впоследствии передал на Землю массу интереснейших сведений о Красной планете. Вспомним, что Curiosity стал самой тяжелой полезной нагрузкой (899 кг) в истории освоения Марса. Сравним к тому же сроки подготовки этих миссий: «Фобос-грунт» утвержден в качестве проекта в 1998 году, формирование предложений по Curiosity — 2004 год. Американцы уже много лет проводят исследование дальнего космоса с помощью телескопа «Хаббл», готовят ему смену, регулярно отправляют аппараты к различным планетам Солнечной системы. Спутниковая группировка США насчитывает около 900 аппаратов, у Китая — около 300, у России — около 150. Коммерческие космические программы США — это не только Илон Маск.

Основатель Amazon.com Джеффри Безос еще в 2000 году создал аэрокосмическую компанию Blue Origin и возвращаемую ракету-носитель New Glenn и проводит ее испытания. Неудивительно, что в прошлом году НАСА отобрало Blue Origin для разработки и производства прототипов космических аппаратов для высадки на Луну в рамках новой американской программы «Артемида». У США уже есть и ракета-носитель под пилотируемый корабль — Falcon-9 (проведено более 80 удачных запусков). Успех Crew Dragon означает, что у США отныне есть пилотируемый корабль. А что у нас? Нет ни нового корабля, ни сверхтяжелого носителя. «Ангара-5» (всего один пуск) никак не придет на смену «Протону». Почему СССР был некогда в лидерах освоения космоса? Может, потому что в отрасли работали люди, с детства бредившие мечтой о космосе?

— Наверное, не только поэтому...

— Не только. В книге «Космонавтика XXI века. Попытка прогноза развития до 2101 года», вышедшей в 2010 году, есть глава, написанная одним из выдающихся советских ученых-конструкторов, академиком РАН Борисом Евсеевичем Чертоком. Он пишет: «Мощный научный аппарат НАСА разрабатывает не только технику, но и стратегию будущего космонавтики. К сожалению, в России на государственном уровне нет аналогичного по интеллектуальному потенциалу аппарата». Или вот еще: «Американское государственное агентство — НАСА облечено большими полномочиями: все федеральные расходы на космонавтику, за исключением чисто военных, реализуются через или под контролем НАСА. Годовой бюджет НАСА в 2009 году превышал космический бюджет России почти в 10 раз. При таких начальных условиях нет сомнений, что в ближайшие 10–15 лет в США будут созданы новый сверхтяжелый носитель и пилотируемый корабль… И сделают это они в ближайшие 8–10 лет». Борис Евсеевич был прав! Летом 2018 года Илон Маск (SpaceX) запустил сверхтяжелую ракету-носитель Falcon Heavy. Так как пуск был пробным, единственной полезной нагрузкой стал личный электромобиль главы компании — вишневый Tesla Roadster с одетым в скафандр производства SpaceX водителем-манекеном. У нас назвали все произошедшее пиаром. Но о каком пиаре может идти речь, если Falcon Heavy сделал свое дело? И почему мы умалчиваем, что на сегодня уже три успешных старта Falcon Heavy? Напомню — всего два успешных старта из двух в СССР сверхтяжелой ракеты-носителя «Энергия», от которой мы гордо отказались в 90-х годах прошлого века. Наши эксперты сравнивают РД-180, который мы продаем США, и Merlin SpaceX. Не в пользу последнего, конечно. И мы опять умалчиваем, что на Falcon Heavy одновременно запускались 27 двигателей. То есть стало возможным создание «сверхтяжа» с одновременным запуском множества двигателей на старте! Не забудем, кстати, что у США еще есть такие носители, как Delta IV Heavy и Atlas V, а на подходе еще и сверхтяжелая SLS. И в космос рвутся не только Штаты: вот-вот сбудется другое предсказание Чертока — «…Китай будет второй державой, способной осуществить реальное господство в космосе».

— А Россия?

— Россия, по его расчетам, даже не войдет к тому моменту в пятерку сильнейших. И это писал человек, бывший соратником Сергея Павловича Королева. Он был уверен, что для этого необходимы радикальные жесткие социально-политические реформы. Цитируем дальше: «Перспективные космические программы России будут во многом определяться сроками создания нового тяжелого (вместо «Протона») и столь же надежного носителя. На это уйдет 10–12 лет». И он опять не ошибся: в 2015 году прошел успешный пуск «Ангары-5», хотя и единственный (о причинах такой ситуации с проектом «Ангара» «Огонек» подробно писал в № 1 и 2 за 2020 год). Но отечественного сверхтяжелого носителя нет до сих пор. Как и нового пилотируемого корабля. А вот чего в избытке — это слов и обещаний.

— И все же: из-за чего такая шумиха вокруг полета «Дракона»? США всего лишь залатали брешь, созданную закрытием программы «Шаттл»...

— «Дракон» — нечто принципиально новое. «Шаттлу» нужны были для посадки крылья, «Аполлону» парашюты, а тут ни того, ни другого — корабль сажают двигатели. Но дело не только в этом: Crew Dragon — не единственный новейший американский корабль. SpaceDev — подразделение Sierra Nevada Corporation — разрабатывает многоразовый космический корабль «Dream Chaser» («Бегущий за мечтой») для доставки грузов на низкую околоземную орбиту. Уже проведено два тестирования и на осень 2021 года намечена первая миссия «Dream Chaser» к МКС. Причем в отличие от Crew Dragon не демонстрационная, а с настоящим грузом. Blue Origin провел испытания своего спускаемого аппарата в атмосфере и посадку возвращаемой многоразовой ступени. Уже исправно летает в космос такой интересный многоразовый космический аппарат, как Boeing X-37B Orbital Test Vehicle.

Его уникальность прежде всего в продолжительности нахождения Х-37 на орбите: если советский «Буран» или американский «Шаттл» были рассчитаны на 30 суток пребывания за пределами атмосферы, то американский корабль в пятом своем полете находился на орбите 780 дней.

Есть проработки НАСА и Boeing над пилотируемым вариантом Х-37, рассчитанным на трех космонавтов,— эдаким мини-шаттлом. У НАСА и Boeing есть и другой проект — пилотируемого транспортного корабля CST-100 Starliner. В декабре прошлого года прошли и его испытания. Правда, состыковаться с МКС ему не удалось, но получилось провести несколько экспериментов на орбите и благополучно спустить аппарат на Землю. В этом году ожидается повтор тестового полета, а за ним — пуск с экипажем на борту. То есть у США на подходе уже несколько кораблей, практически готовых к постоянной эксплуатации. Да еще какие! Я начинал в РКК «Энергия», к его детищу «Союзу» отношусь с теплотой и никогда не соглашусь с теми, кто называет спускаемый аппарат «Союза» «капсулой» — у него есть система управления спуском, он управляем. Но они правы в одном — точность приземления «Союза» не идет ни в какое сравнение с «Драконом»: первому нужны десятки километров «посадочной полосы», второй же садится точно в заданных координатах. Это особенно важно, потому что с каждым годом число безлюдных мест на карте нашей Родины становится все меньше. «Дракон» — уникальный корабль — многоразовый, сохраняющий не только стыковочный узел, но и двигатели. У российских кораблей такого никогда не было («Буран» совершил всего один беспилотный полет)! Да, «Дракон» в разы дороже «Союза», но это — та самая разница, как между «жигулями» и «мерседесом» — в цене, качестве, комфорте и дизайне.

— Будет ли Crew Dragon способен лететь на Луну или Марс?

— Нет. Начать с того, что с околоземной орбиты мы возвращаемся с первой космической скоростью, а от Луны — со второй космической. Значит, нужна, например, иная система теплозащиты, по-другому работает система управления спуском, не говоря уже о том, что сам лунный корабль должен быть больше по размеру. Поэтому американцы и создают Orion — еще один многоцелевой многоразовый корабль, разрабатываемый с середины 2000-х компанией «Локхид Мартин» в рамках программы «Созвездие». В декабре 2014 года Orion совершил первый беспилотный испытательный полет с помощью РН Delta IV Heavy на околоземную орбиту. Полет к Луне с облетом последней откладывается уже пару лет и сейчас запланирован на 2021 год. Иными словами, лет через пять у США будет целый парк пилотируемых кораблей, предназначенных для разных целей и расстояний.

— А что у нас?

— На данный момент у России есть только один пилотируемый корабль — «Союз». Я не согласен с тем, что он устаревший: за последние годы «Союз» прошел серию глубоких модернизаций. Дело не в том, что он уступает новейшим американским разработкам, а в том, что он — единственный. Никакого «Орла» не существует, хотя мы обещаем провести его первый полет в 2023 году. Любой эксперт вам подтвердит, что на создание космического корабля уходит не меньше 5–6 лет, а в реальности — в 2 раза больше. У американцев те же сроки: Маску потребовалось около 10 лет на создание Crew Dragon. И это при том что в его компанию ушло огромное количество профессионалов из НАСА. Маск — вообще не случайность: НАСА и Госдепартамент долго искали организацию, которая возьмет на себя риски. Ведь одно дело, когда госкорпорация проводит неудачные испытания нового аппарата, и совсем другое, если неудача преследует частную компанию. Государство вынуждено разбирать причины и последствия катастрофы месяцами, как это было с шаттлами, останавливая производство, а коммерческая структура может продолжать работу. Это выигрыш времени и денег, этим в том числе объясняется тот факт, почему в гонке между Boeing, у которого больше государственного финансирования, и Маском выигрывает последний. В России все космические структуры де-факто на госзаказах. И ждать чуда не приходится: сроки создания нового корабля будут стандартными — 10 лет. Опуская детали (кто и когда выдавал и утверждал техзадания), констатируем: на сегодня отсутствует утвержденная заказчиком конструкторская документация на производство нового транспортного корабля. И сколько времени уйдет на утверждение этих бумаг, никто не скажет. Ведь даже на сборку «Союза» уходит два года при наличии всей базы — от документов до персонала. И что Россия в этом случае намерена запускать в 2023 году? Габаритно-весовой макет?

— Зато у корабля есть имя...

Вступая в 1993 году в программу МКС, Россия имела все основания гордиться уникальным опытом строительства и использования орбитальной станции

Фото: Сергей Прокопьев / «Роскосмос»

— Их было даже несколько: «Клипер», «Русь», «Федерация», теперь вот «Орел». Но не «парит наш «Орел»», если перефразировать знаменитую фразу из мультфильма… Его и на бумаге-то нет, а все потому, что то в «Роскосмосе» часто меняется руководство и вслед за ним указания для разработчиков, то в РКК «Энергия», ответственном за разработку корабля, идут смены гендиректоров. И там, и там сменилось по шесть руководителей только в этом веке. С приходом очередного в отрасли сразу же задаются вопросом: а надолго ли? Недавно совет директоров РКК «Энергия» единогласно проголосовал за отставку Николая Севастьянова с поста гендиректора. Как можно что-либо планировать на сколь-нибудь долгий срок, если авторы идеи оказываются не способны отвечать за конечный результат? И вот что интересно: за полгода до этого тот же совет директоров также единогласно проголосовал за кандидатуру Севастьянова на этом посту и все его реформы. Против высказались только двое, и то за пределами совета,— генконструктор Евгений Микрин и первый замгендиректора Сергей Романов. Умение говорить «нет» руководству — ныне почти утраченное в среде российского чиновничества, но в космической отрасли крайне необходимое, даже когда во главе процесса стоит компетентный специалист.

— Выходит, производство корабля даже не начато?

— Производство? Даже утвержденного чертежа нет! Еще в 2010 году, перед очередной экспедицией на МКС, мы обсуждали новый корабль (не помню, как он тогда назывался), и все были уверены, что он «вот-вот появится». В той же книге «Космонавтика XXI века» есть статья замгендиректора и главного советника по науке ФГУП «НПО «Техномаш»», члена Совета РАН по космосу Геннадия Райкунова, который приводит выдержки из «Основ политики РФ в области космической деятельности на период до 2020 года и на дальнейшую перспективу», утвержденных еще в 2008 году. Так вот 12 лет назад планировалось исследовать дальний космос, Марс, Луну и другие планеты Солнечной системы, для чего до 2015 года должен был быть создан корабль нового поколения, рассчитанный на шесть человек и 500 кг полезного груза. К тому же сроку — 2015 году — ожидалась благополучная реализация проекта «Фобос-грунт» и полеты трех (!) аппаратов к Луне. Звучало предложение по организации отечественной экспедиции на Меркурий с работой на его поверхности посадочного аппарата. Для понимания: к Меркурию даже СССР аппаратов не посылал — слишком дорого и сложно, а мы планировали такой полет на 2019 год. Все эти программы не выполнены, но кто-то за это ответил?

— Получается, что новым кораблем Россия обзаведется только через 10 лет? Так он же устареет к тому времени!

— Не я сказал, но такие выводы близки к реальности. Особенно с учетом того, что не все испытания пройдут гладко. И опыт партнеров тому подтверждение.

Так что гегемонию США в космической отрасли можно считать свершившимся фактом. А что мы ожидали? Столько лет безденежья, чехарды во власти и уничтожения уникальных кадров разве могли остаться без последствий?

И с каждым годом в отрасли остается все меньше людей, некогда ковавших победы советской космонавтики. Сегодня у нас колоссальные кадровые проблемы и устаревшие фонды. Ну нельзя в старых цехах создавать космические ноу-хау! Нужны новые помещения, оснащенные по последнему слову научной мысли и техники. Позарез нужны молодые талантливые кадры. Уверен, что создание нового изделия должно идти параллельно с появлением новых коллективов, заточенных только на данную задачу, новых технологий, новых цехов, испытательных стендов… Думаю, руководству стоит присмотреться и к идеям альтернативного проекта многоразового корабля под условным названием «Арго», который создает сегодня небольшая группа специалистов. Мне очень нравится идея глубокой модернизации «Союза» с созданием универсального приборно-агрегатного отсека, который использовался бы как для грузового и пилотируемого кораблей, так и для другой полезной нагрузки. А также идея создания нового спускаемого аппарата для «Союза» с целью уменьшения перегрузок при возвращении с орбиты и для увеличения точности приземления.

— А полет «Дракона» скажется на загрузке российских производственных мощностей?

— Когда выпускаешь четыре пилотируемых корабля в год, а потом переходишь на два, думаю, это ощутимая потеря. Сейчас мы изыскиваем возможность реализации хотя бы трех пилотируемых пусков, желательно еще и не потерять в числе запусков грузовых кораблей. В 2003 году после аварии с шаттлом «Колумбия» эксперты советовали начать работы над созданием грузового возвращаемого корабля на базе «Союза». Тогда это можно было сделать быстро и недорого, но не сделали. За прошедшие годы партнеры заполнили имевшуюся лакуну собственными грузовыми кораблями, в том числе возвращаемыми. Теперь Россия испытывает трудности с возвратом грузов с орбиты. Ведь проект МКС — не только про то, чтобы летать в космос и проводить там эксперименты, но и про то, чтобы возвращать их результаты на Землю. На «Союзе» же много не вернешь, а «Прогресс» при возвращении сгорает в атмосфере. России сегодня крайне нужны беспилотные грузовые многоразовые корабли.

— В числе экспертных оценок после старта «Дракона» была и такая: все хорошо, отныне российско-американское сотрудничество по МКС выйдет на новый уровень. Все так?

— Тема космического сотрудничества, учитывая нынешнюю геополитическую обстановку, требует тонкого подхода. Когда Россия вошла в программу МКС (1993), мы были «впереди планеты всей»: СССР провел до этого две уникальные космические программы — «Энергия — Буран» и станция «Мир». Собственно, приглашение россиян в эту программу и было вызвано тем, что с 1988 года американцам так и не удалось создать собственную космическую станцию (Freedom), при том что в проекте принимали участие аж четыре космических агентства. Больше всего проблем у них возникло с созданием систем жизнеобеспечения. Тогда и появилась идея пригласить русских, у которых был нужный опыт благодаря станции «Мир». Вроде бы все правильно: международное сотрудничество должно быть выгодно всем и участие России в программе МКС выглядит разумным и логичным. Но мало кто помнит, что Конгресс США проголосовал за проект МКС с участием России с перевесом всего в один голос — 216 против 215. Один голос! И если говорить о перспективах сотрудничества, то лично у меня нет иллюзий.

С появлением линейки пилотируемых кораблей США начнут выдавливать нас с рынка пилотируемых запусков, как в свое время с коммерческих. В средствах стесняться не будут, не сомневайтесь. Лидер на то он и лидер. А мы будем сетовать на нечестность игры, как сейчас обвиняем Маска в демпинге цен, в связях с Пентагоном и во многом другом. Программе МКС чуть больше 20 лет. За это время наши партнеры взяли от сотрудничества с нами по максимуму. Мы же, напротив, отдали все, что имели, а нового практически ничего не наработали. Хотя могли бы: наши космонавты, трудившиеся на МКС, всегда делились своими наблюдениями, рассказывали, как разумно устроены некоторые западные конструкции, но это никого не заинтересовало. Я в числе тех, кто убежден, что МКС все больше становится неподъемной ношей для России: слишком много средств уходит на поддержание нашего сегмента станции, а отдачи — мизер.

— Что так?

— Мы сегодня не в состоянии поставить задачу и определиться с тем, как последовательно использовать имеющиеся возможности станции. Горизонт планирования крайне низок. Да, до сих пор поддержание орбиты МКС и штатное сведение с орбиты — это наша задача. То немногое, что можем сделать только мы. Но если до начала программы МКС самый длительный полет американцев не превышал 84 дня, то уже по программе «Мир — Шаттл» они совершили несколько длительных полетов, а на МКС пробыли и вовсе 340 суток (они это гордо именуют «Год в космосе»). Для сравнения: на станции «Мир» Владимир Титов и Муса Манаров пробыли 365 суток (1987–1988), Валерий Поляков — 437 суток (1994–1995), Сергей Авдеев — 379 (1998–1999). Но американцы за 20 лет существования МКС научились многому: от того, как строить станцию, до деталей космического быта и исследований. Они хорошие ученики. А что получили мы? Проще сказать, что потеряли,— приоритет в целом ряде направлений. До создания МКС только Россия обладала навыками в строительстве станций, мы получили первые растения, полностью выращенные в космосе, пять урожаев ржи, первых живых существ, рожденных в космосе, результаты сотен биологических и химических экспериментов и т.д. Вы даже не представляете, сколько уникальных экспериментов и мировых достижений мы осуществили на борту станции «Мир»! Это не значит, что на МКС у России нет достижений, но сравнение не в пользу сегодняшнего дня. Тогда мы работали с растениями постоянно, а на МКС за четыре длительные экспедиции у меня не было ни часа такой работы. А она важна: оранжереи — это длительные полеты, полеты в дальний космос. Американцы же трудились в оранжереях на МКС практически постоянно, подключали к этому европейцев и японцев. Сегодня стало моветоном говорить о соперничестве между космическими державами, но правда в том, что такое соревнование — лучший двигатель прогресса. В одиночку каждый способен двигаться быстрее до определенного предела. Но имеются направления, в которых необходимо привлекать партнеров. Как думаете, сегодня мы так же интересны в качестве партнеров по космическим программам, как в 1993-м? Каковы наши шансы получить перевес при голосовании в Конгрессе США хотя бы в один голос? Для меня ответ очевиден.

— И все же, есть шанс, что нас привлекут?

— К какой программе? К лунной или марсианской? Тот же Черток признавался, что он не видит «быстрых перспектив» создания лунных программ, лунных пилотируемых проектов… Еще в прошлом веке существовал «Барминград», официально именовавшийся проектом советской лунной базы «Звезда» (1964–1974). Планировался целый город на поверхности Луны: девять обитаемых модулей с лабораториями, складами, жилыми отсеками, даже с лунным поездом. Так вот проект был свернут, при всем том, что ресурсы — финансовые, людские, промышленные — у СССР были намного больше. По мнению Чертока, пилотируемую лунную программу с построением обитаемой станции сегодня не потянут ни российский, ни даже американский бюджет. По его словам, создать единую для Земли лунную базу можно, только преодолев разделение мира на военно-политические группировки. Думаете, это реально? Имея в виду партнерство России и США… А в одиночку Штатам придется средства, выделенные под все космические программы, вложить в один только лунный проект. Эксперты давно все подсчитали. Предел сегодняшних возможностей для национальных программ — околоземные станции, на которых еще многое что можно и должно сделать. Например, научиться стабильно выращивать растения в оранжереях, без которых покорение дальнего космоса невозможно. Человечество еще не в состоянии обеспечить себя питанием в космосе.

— Значит, на повестке дня создание российской космической станции?

— Именно так. Такая задача подстегнула бы отечественную техническую мысль. В 2018 году я написал докладную записку руководителю Роскосмоса. Ни от одного пункта из нее не откажусь и сегодня. Так вот одним из предложений было создание национальной орбитальной станции. И это не только моя идея, но и многих трезвомыслящих людей в отечественной ракетно-космической отрасли. Именно национальной станции. Нам пора снова учиться создавать самим. При этом убежден, что станция должна быть высокоширотной и, возможно, не постоянно действующей.

— Почему так?

— Предлагаю читателям взять карту нашей Родины и провести две линии. Первую по северной широте 51,6 градуса, вторую — по 65-му градусу. Первая линия — это наклонение орбиты МКС. С нее мы наблюдаем только 7–10 процентов территории России. А сколько мы увидим с орбиты в 65 градусов? К тому же высокие широты станции позволят активнее использовать оба российских космодрома — Плесецк и «Восточный». Ведь рано или поздно, но встанет вопрос и о Байконуре: новых площадок мы не строим, совместный проект «Байтерек», похоже, в состоянии анабиоза. Под ракету-носитель «Союз-2» для пилотируемого старта на сегодняшний день с просчитанной трассой на случай нештатного выведения имеется только один стартовый стол — на Байконуре. Пилотируемый старт с «Восточного» для такого наклона орбиты (51,6 градуса) очень проблемный. У нас нет флотилии кораблей, которые помогали бы в случае нештатных ситуаций (даже возможное задействование четырех судов от Минморфлота и Минобороны не спасает ситуацию). Без дубляжа по стартовым столам мы работали разве что в начале космической эры (кстати, запуски Falcon-9 осуществляются с трех пусковых площадок). Работа с высокоширотной станцией позволит задействовать и космодром Плесецк с уже имеющимися стартовыми площадками под «Союз-2» и «Ангару-5». Да и с «Восточного» при наклонении орбиты 65 градусов трасса выведения смотрится гораздо безопаснее. Таким образом, мы сможем использовать площадки трех космодромов, имея хорошее резервирование, после строительства пускового стола для «Ангары-5» на «Восточном», хотя перемещать на «Восточный» пилотируемую программу, возможно, и ошибка — все равно встанет вопрос о флотилии кораблей. Использование же Плесецка позволит теперь уже Маску сетовать, что мы сотрудничаем с Минобороны. И еще один аргумент в пользу высокоширотной станции: станция «Мир» изначально была запланирована для орбиты в 63–65 градусов, но технические возможности тех лет не позволили это реализовать, пришлось принять решение о возвращении на орбиту в 51,6 градуса. Сегодня иное время и иные возможности. Главное — не упустить то, что еще осталось. И помнить, что в поле нашего зрения будут наши северные широты — Севморпуть, газопроводы и нефтепроводы, города… Ведь мы — северная страна.

— Но почему станция будет не постоянно действующей?

Экспонат космического павильона на ВДНХ. Былые успехи впечатляют, но надо добиваться новых

Фото: Анатолий Жданов, Коммерсантъ

— Длительность экспедиций должна определятся в первую очередь научной программой. Если имеется пакет экспериментов, проведение которых потребует жесткого требования по микрогравитации, например, выращивание кристаллов, то присутствие человека на борту будет мешать. Бегающий по дорожке космонавт производит крайне вредные для ряда экспериментов микровибрации. Да и системы жизнеобеспечения для него, куда входят различные вентиляторы, не создают благоприятные условия для проведения ряда экспериментов. Человек не всегда нужен: аппаратура и роботы в состоянии действовать самостоятельно. Куда проще и эффективнее, чтобы люди прилетали, запускали серию экспериментов, забирали результаты и образцы прошлых заданий и возвращались на Землю. Если появится необходимость проведения длительного медицинского эксперимента, то экспедиция остается на станции. Вот только для создания такой станции потребуются деньги, время и решение множества технических задач. Например, создание качественных солнечных батарей.

— Но из проекта МКС России придется выйти?

— Ни в коем случае! Реализацию проекта создания национальной станции раньше, чем через 4–5 лет, даже не начнем. Если сейчас отказаться от МКС, то останемся вообще безо всего. Другой вопрос, что и без нашего желания проект МКС может быть прекращен: странами-участницами принята директива о том, что работы будут идти до 2024 года. Есть заинтересованность в продлении этого срока еще на шесть лет, но решения под эту «хотелку» нет. И его может и не быть. В этом вопросе мы достаточно сильно зависим от наших партнеров, от того, какое решение они примут. Мы уже сегодня не можем планировать эксперименты на МКС, которые длятся 5–7–10 лет. В наших планах при окончании работ с МКС отстыковать часть российского сегмента и на этой основе построить свою станцию. Вроде неплохо звучит, вот только орбита в этом случае у новой станции будет такая же, как и у МКС,— 51,6 градуса, то есть с нее опять будет «видно» только 7–10 процентов российской территории. Да и по архитектуре «новой» станции много вопросов. Ведь она непонятно какая.

— И что дальше?

— Первое: проанализировать причины невыполнения «Основ-2020». Безусловно, с учетом осложнения на международной арене, экономических проблем, стоящих перед нами. Четко понимать — никуда нас приглашать не будут, если от нас нечего взять. США — как безусловный лидер в космической отрасли — будут жестко отслеживать свои интересы, определять состав партнеров и условия их привлечения в будущие международные программы. Нам же необходимо подобрать шапку по Сеньке. На нынешний российский размер подходит, прежде всего, создание национальной высокоширотной станции и грузового возвращаемого многоразового космического корабля. Кроме того, потребуется глубокая модернизация «Союза» для работы на околоземных орбитах и создание нового перспективного транспортного корабля для полетов к Луне и другим планетам. России вполне по карману и возможностям исследования Луны с помощью автоматических станций и роботов. Многому придется учиться заново и к этому надо быть готовыми. Прошлое следует помнить, им можно и должно гордиться, но им нельзя жить.