Бакенщик, кочегар, ретушер, трубочист и другие представители исчезающих профессий рассказывают о своей работе.
Кочегар
ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ РЯСКОВ, 44 ГОДА:
«Дед мой капитаном железнодорожной службы был. Рядом со станцией жил. Я помню, сплю у бабушки, Полины Михайловны. Форточка приоткрыта, и такой дым вкусный в комнату идет! Такое чувство сразу, как если бы зарядку сделал. Дед мне разрешал семафор поднимать. Это в 1976-м было, а я как сейчас помню: крутишь колесо, а вдали, на холме, семафор поднимается. Я еще в кабину паровоза лазил — трогал винты, рычажки. И так мне паровоз нравился — он живой, теплый. В общем, пошел я в дорожно-техническое училище. Отучился, а затем и ездить стал. Паровоз, когда паром пыхает, как будто с тобой разговаривает — ты уже к нему прислушиваешься, беседу с ним ведешь. Что с ним не так, сразу чувствуешь. Кочегар — работа трудная. Во время поездки пар поддерживать надо и следить, чтобы вода в котле на нужном уровне находилась. Кочегар практически постоянно уголь в топку кидать должен. Но хорошо это! Дышишь по-другому, природные, как говорится, условия: уголь — вещь натуральная, ни солярки, ни бензина, ни керосина, ничего вредного. Сплошная польза. А если отвлечься, то паровоз встанет. Ему ведь что нужно? Ласка, смазка и уход. Смазки он, по чести сказать, потребляет немерено. Уход имеется. А ласка? Смотрите сами: сейчас на всю Россию всего два паровоза осталось. Один мы любовно называем Лебедяночка, второй, трофейный, величаем Фрау Марта. То есть как к девушкам к ним относимся. Был вот у меня грустный период, когда паровозы совсем устранить хотели. Перевели меня на электровоз. Так я мучился там. На электровозе ведь совсем делать нечего. Ни жизни, ни души. Ни пара, ни угля. Поговорить не с кем. Но потом Лебедяночку вернули, и все на места свои встало».
Читать дальше »